Кто в верности не клялся никогда,тот никогда ее и не нарушит.
Ганс Христиан Андерсен. Оле-Лукойе
Обожаю эту сказку.И Оле-Лукойе! ---------------------------------------------------------------------------
Перевод А.Ганзен
---------------------------------------------------------------------------
Никто на свете не знает столько сказок, сколько знает их Оле-Лукойе.
Вот мастер-то рассказывать!
Вечером, когда дети преспокойно сидят за столом или на своих
скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он тихо-тихо подымается по
лестнице; потом осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и
слегка прыснет детям в глаза сладким молоком. В руках у него маленькая
спринцовка, и молоко брызжет из нее тоненькой-тоненькой струйкой. Тогда веки
у детей начинают слипаться, и они уж не могут разглядеть Оле, а он
подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылки. Подует - и
головки у них сейчас отяжелеют. Это совсем не больно, - у Оле-Лукойе нет
ведь злого умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для этого их
непременно надо уложить в постель! Ну вот он и уложит их, а потом уж
начинает рассказывать сказки.
Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на постель. Одет он
чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета - он
отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону
повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками, который он
раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся чудеснейшие
сказки, а другой совсем простой, гладкий, который он развертывает над
нехорошими детьми; ну, они и спят всю ночь как чурбаны, и поутру
оказывается, что, они ровно ничего не видали во сне!
Послушаем же о том, как Оле-Лукойе навещал каждый вечер одного
маленького мальчика, Яльмара, и рассказывал ему сказки! Это будет целых семь
сказок, - в неделе ведь семь дней.
ПОНЕДЕЛЬНИК
- Ну вот, - сказал Оле-Лукойе, уложив Яльмара в постель, - теперь
украсим комнату!
И в один миг все комнатные цветы выросли, превратились в большие
деревья, которые протянули свои длинные ветви вдоль стен к самому потолку;
вся комната превратилась в чудеснейшую беседку. Ветви деревьев были усеяны
цветами; каждый цветок по красоте и запаху был лучше розы, а вкусом (если бы
только вы захотели его попробовать) слаще варенья; плоды же блестели, как
золотые. Еще на деревьях были пышки, которые чуть не лопались от изюмной
начинки. Просто чудо что такое! Вдруг поднялись ужасные стоны в ящике стола,
где лежали учебные принадлежности Яльмара.
- Что там такое? - сказал Оле-Лукойе, пошел и выдвинул ящик.
Оказалось, что это рвала и метала аспидная доска: в решение написанной
на ней задачи вкралась ошибка, и все вычисления готовы были распасться;
грифель скакал и прыгал на своей веревочке, точно собачка; он очень желал
помочь делу, да не мог. Громко стонала и тетрадь Яльмара; просто ужас брал,
слушая ее! На каждой ее странице в начале каждой строки стояли чудесные
большие и маленькие буквы, - это была пропись; возле же шли другие,
воображавшие, что держатся так же твердо Их писал сам Яльмар, и они,
казалось, спотыкались об линейки, на которых должны были бы стоять.
- Вот как надо держаться! - говорила пропись. - Вот так, с легким
наклоном вправо!
- Ах, мы бы и рады, - отвечали буквы Яльмара, - да не можем! Мы такие
плохонькие!
- Так вас надо немного подтянуть! - сказал Оле-Лукойе.
- Ай, нет, нет! - закричали они и выпрямились так, что любо было
глядеть.
- Ну, теперь нам не до сказок! - сказал Оле-Лукойе. - Будем-ка
упражняться! Раз- два! Раз-два!
И он довел буквы Яльмара до того, что они стояли ровно и бодро, как
любая пропись. Но когда Оле-Лукойе ушел и Яльмар утром проснулся, они
выглядели такими же жалкими, как прежде.
ВТОРНИК
Как только Яльмар улегся, Оле-Лукойе дотронулся своею волшебною
спринцовкой до мебели, и все вещи сейчас же начали болтать между собою; все,
кроме плевательницы; эта молчала и сердилась про себя на их суетность:
говорят только о себе да о себе и даже не подумают о той, что так скромно
стоит в углу и позволяет в себя плевать!
Над комодом висела большая картина в золоченой раме; на ней была
изображена красивая местность: высокие старые деревья, трава, цветы и
широкая река, убегавшая мимо чудных дворцов, за лес, в далекое море.
Оле-Лукойе дотронулся волшебною спринцовкой до картины, и нарисованные
на ней птицы запели, ветви деревьев зашевелились, а облака понеслись по
небу; видно было даже, как скользила по картине их тень.
Затем Оде приподнял Яльмара к раме, и мальчик стал ногами прямо в
высокую траву. Солнышко светило на него сквозь ветви деревьев, он добежал к
воде и уселся в лодочку, которая колыхалась у берега. Лодочка была выкрашена
красною и белою краской, паруса блестели, как серебряные, и шесть лебедей в
золотых коронах с сияющими голубыми звездами на головах повлекли лодочку
вдоль зеленых лесов, где деревья рассказывали о разбойниках и ведьмах, а
цветы - о прелестных маленьких эльфах и о том, что рассказывали им бабочки.
Чудеснейшие рыбы с серебристою и золотистою чешуей плыли за лодкой,
ныряли и плескали в воде хвостами; красные, голубые, большие и маленькие
птицы летели за Яльмаром двумя длинными вереницами; комары танцевали, а
майские жуки гудели "Бум! Бум!"; всем хотелось провожать Яльмара, и у
каждого была для него наготове сказка. Да, вот это было плаванье! Леса то
густели и темнели, то становились похожими на чудеснейшие сады, освещенные
солнцем и усеянные цветами. По берегам реки возвышались большие хрустальные
и мраморные дворцы; на балконах их стояли принцессы, и все это были знакомые
Яльмару девочки, с которыми он часто играл.
Они протягивали ему руки, и каждая держала в правой руке славного
обсахаренного пряничного поросенка, - такого редко купишь у торговки.
Яльмар, проплывая мимо, хватался за один конец пряника, принцесса крепко
держалась за другой, и пряник разламывался пополам; каждый получал свою
долю: Яльмар побольше, принцесса поменьше. У всех дворцов стояли на часах
маленькие принцы; они отдавали Яльмару честь золотыми саблями и осыпали его
изюмом и оловянными солдатиками, - вот что значит настоящие-то принцы!
Яльмар плыл через леса, через какие-то огромные залы и города...
Проплыл он и через тот город, где жила его старая няня, которая нянчила его,
когда он был еще малюткой, и очень любила своего питомца. И вот он увидал
ее; она кланялась, посылала ему рукою воздушные поцелуи и пела хорошенькую
песенку, которую сама сложила и прислала Яльмару:
Мой Яльмар, тебя вспоминаю
Почти каждый день, каждый час!
Сказать не могу, как желаю
Тебя увидеть вновь хоть раз!
Тебя ведь я в люльке качала,
Учила ходить, говорить
И в щечки и в лоб целовала,
Так как мне тебя не любить!
Люблю тебя, ангел ты мой дорогой!
Да будет вовеки господь бог с тобой!
И птички подпевали ей, цветы приплясывали, а старые ивы кивали, как
будто Оле-Лукойе и им рассказывал сказку.
СРЕДА
Ну и дождь лил! Яльмар слышал этот страшный шум даже во сне; когда же
Оле-Лукойе открыл окно, оказалось, что вода стояла вровень с подоконником.
Целое озеро! Зато к самому дому причалил великолепнейший корабль.
- Хочешь прокатиться, Яльмар? - спросил Оле. - Побываешь ночью в чужих
землях, а к утру - опять дома!
И вот Яльмар, разодетый по-праздничному, очутился на корабле. Погода
сейчас же прояснилась, и они поплыли по улицам, мимо церкви, - кругом было
одно сплошное огромное озеро. Наконец они уплыли так далеко, что земля
совсем скрылась из глаз. По поднебесью неслась стая аистов; они тоже
собрались в чужие теплые края и летели длинною вереницей, один за другим.
Они были в пути уже много-много дней, и один из них так устал, что крылья
почти отказывались ему служить. Он летел позади всех, потом отстал и начал
опускаться на своих распущенных крыльях все ниже и ниже, вот взмахнул ими
еще раза два, но... напрасно! Скоро он задел за мачту корабля, скользнул по
снастям и - бах! - упал прямо на палубу.
Юнга подхватил его и посадил в птичник к курам, уткам и индейкам.
Бедняга аист стоял и уныло озирался кругом.
- Ишь какой! - сказали куры.
А индейский петух надулся, как только мог, и спросил у аиста, кто он
таков; утки же пятились, подталкивая друг друга крыльями, и крякали:
"Дур-рак! Дур-рак!"
И аист рассказал им о жаркой Африке, о пирамидах и о страусах, которые
носятся по пустыне с быстротой диких лошадей, но утки ничего не поняли и
опять стали подталкивать одна другую:
- Ну не дурак ли он?
- Конечно, дурак! - сказал индейский петух и сердито забормотал. Аист
замолчал и стал думать о своей Африке.
- Какие у вас чудесные тонкие ноги! - сказал индейский петух. - Почем
аршин?
- Кряк! Кряк! Кряк! - закрякали смешливые утки, но аист как будто и не
слыхал.
- Могли бы и вы посмеяться с нами! - сказал аисту индейский петух. -
Очень забавно было сказано! Да куда, это, верно, слишком низменно для него!
Вообще нельзя сказать, чтобы он отличался понятливостью! Что ж, будем
забавлять себя сами!
И курицы кудахтали, утки крякали, и это их ужасно забавляло.
Но Яльмар подошел к птичнику, открыл дверцу, поманил аиста, и тот
выпрыгнул к нему на палубу, - он уже успел отдохнуть. И вот аист как будто
поклонился Яльмару в знак благодарности, взмахнул широкими крыльями и
полетел в теплые края. А курицы закудахтали, утки закрякали, индейский же
петух так надулся, что гребешок у него весь налился кровью.
- Завтра из вас сварят суп! - сказал Яльмар и проснулся опять в своей
маленькой кроватке.
Славное путешествие сделали они ночью с Оле-Лукойе!
ЧЕТВЕРГ
- Знаешь что? - сказал Оле-Лукойе. - Только не пугайся! Я сейчас покажу
тебе мышку! - И правда, в руке у него была прехорошенькая мышка. - Она
явилась пригласить тебя на свадьбу! Две мышки собираются сегодня ночью
вступить в брак. Живут они под полом в кладовой твоей матери. Чудесное
помещение, говорят!
- А как же я пролезу сквозь маленькую дырочку в полу? - спросил Яльмар.
- Уж положись на меня! - сказал Оле-Лукойе. - Ты у меня сделаешься
маленьким.
И он дотронулся до мальчика своею волшебною спринцовкой. Яльмар вдруг
стал уменьшаться, уменьшаться и наконец сделался величиною всего с пальчик.
- Теперь можно будет одолжить мундир у оловянного солдатика. Я думаю,
этот наряд будет вполне подходящими мундир ведь так красит, ты же идешь в
гости!
- Ну хорошо! - согласился Яльмар, переоделся и стал похож на
образцового оловянного солдатика.
- Не угодно ли вам сесть в наперсток вашей матушки? - сказала Яльмару
мышка. - Я буду иметь честь отвезти вас.
- Ах, неужели вы сами будете беспокоиться, фрекен! - сказал Яльмар, и
вот они поехали на мышиную свадьбу.
Проскользнув в дырочку, прогрызенную мышами в полу, они попали сначала
в длинный узкий коридор, здесь как раз только и можно было проехать в
наперстке. Коридор был ярко освещен гнилушками.
- Ведь чудный запах? - спросила мышка-возница. - Весь коридор смазан
салом! Что может быть лучше?
Наконец добрались и до самой залы, где праздновалась свадьба. Направо,
перешептываясь и пересмеиваясь между собой, стояли все мышки-дамы, а налево,
покручивая лапками усы, - мышки-кавалеры, а посередине, на выеденной корке
сыра, возвышались сами жених с невестой и страшно целовались на глазах у
всех. Что ж, они ведь были обручены и готовились вступить в брак.
А гости все прибывали да прибывали; мыши чуть не давили друг друга
насмерть, и вот счастливую парочку оттеснили к самым дверям, так что никому
больше нельзя было ни войти, ни выйти. Зала, как и коридор, вся была смазана
садом; другого угощенья и не было; а на десерт гостей обносили горошиной, на
которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена, то есть, конечно,
всего-навсего первые буквы. Диво, да и только!
Все мыши объявили, что свадьба была великолепная и что время проведено
очень приятно.
Яльмар поехал домой. Довелось ему побывать в знатном обществе, хоть и
пришлось порядком съежиться и облечься в мундир оловянного солдатика.
ПЯТНИЦА
- Просто не верится, сколько есть пожилых людей, которым страх как
хочется залучить меня к себе! - сказал Оле-Лукойе. - Особенно желают этого
те, кто сделал что-нибудь дурное. "Добренький, миленький Оле, - говорят они
мне, - мы просто не можем сомкнуть глаз, лежим без сна всю ночь напролет и
видим вокруг себя все свои дурные дела. Они, точно гадкие маленькие тролли,
сидят по краям постели и брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришел и
прогнал их. Мы бы с удовольствием заплатили тебе, Оле! - добавляют они с
глубоким вздохом. - Спокойной же ночи, Оле! Деньги на окне!" Да что мне
деньги! Я ни к кому не прихожу за деньги!
- Что будем делать сегодня ночью? - спросил Яльмар.
- Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на такой, как
вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета мальчиком и зовется
Германом, хочет повенчаться с куклой Бертой; кроме того, сегодня день
рождения куклы, и потому готовится много подарков!
- Знаю, знаю! - сказал Яльмар. - Как только куклам понадобится новое
платье, сестра сейчас празднует их рождение или свадьбу. Это уж было сто
раз!
- Да, а сегодня ночью будет сто первый и, значит, последний! Оттого и
готовится нечто необыкновенное. Взгляни-ка!
Яльмар взглянул на стол. Там стоял домик из картона; окна были
освещены, и все оловянные солдатики держали ружья на караул. Жених с
невестой задумчиво сидели на полу, прислонившись к ножке стола; да, им было
о чем задуматься! Оле-Лукойе, нарядившись в бабушкину черную юбку, обвенчал
их, и вот вся мебель запела на мотив марша забавную песенку, которую написал
карандаш:
Затянем песенку дружней,
Как ветер, пусть несется!
Хотя чета наша, ей-ей,
Ничем не отзовется.
Из лайки оба и торчат
На палках без движенья,
Зато роскошен их наряд -
Глазам на загляденье!
Итак, прославим песней их:
Ура, невеста и жених!
Затем молодые получили подарки, но отказались от всего съедобного: они
были сыты своей любовью.
- Что ж, поехать нам теперь на дачу или отправиться за границу? -
спросил молодой.
На совет пригласили опытную путешественницу ласточку и старую курицу,
которая уже пять раз была наседкой. Ласточка рассказала о теплых краях, где
зреют сочные, тяжелые виноградные кисти, где воздух так мягок, а горы
расцвечены такими красками, о каких здесь не имеют и понятия.
- Там нет зато нашей кудрявой капусты! - сказала курица. - Раз я со
всеми своими цыплятами провела лето в деревне; там была целая куча песку, в
котором мы могли рыться и копаться сколько угодно! Кроме того, нам был
открыт вход в огород с капустой! Ах, какая она была зеленая! Не знаю, что
может быть красивее!
- Да, ведь один кочан похож на другой как две капли воды! - сказала
ласточка. - К тому же здесь так часто бывает дурная погода.
- Ну, к этому можно привыкнуть! - сказала курица.
- А какой тут холод! Того и гляди замерзнешь! Ужасно холодно!
- То-то и хорошо для капусты! - сказала курица. - Да, наконец, и у нас
бывает тепло! Ведь четыре года тому назад лето стояло у нас целых пять
недель! Да какая жарища-то была! Все задыхались! Кстати сказать, у нас нет
тех ядовитых тварей, как у вас там! Нет и разбойников! Надо быть отщепенцем,
чтобы не находить нашу страну самою лучшею в мире! Такой недостоин и жить в
ней! - Тут курица заплакала. - Я ведь тоже путешествовала, как же! Целых
двенадцать миль проехала в бочонке! И никакого удовольствия нет в
путешествии!
- Да, курица - особа вполне достойная! - сказала кукла Берта, - Мне
тоже вовсе не нравится ездить по горам - то вверх, то вниз! Нет, мы переедем
на дачу в деревню, где есть песочная куча, и будем гулять в огороде с
капустой.
На том и порешили.
СУББОТА
- А сегодня будешь рассказывать? - спросил Яльмар, как только
Оле-Лукойе уложил его в постель.
- Сегодня некогда! - ответил Оле и раскрыл над мальчиком свой красивый
зонтик, - Погляди-ка вот на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми
деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и
кивали головами.
- Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! -
продолжал Оде, - Завтра ведь праздник, воскресенье! Мне надо пойти на
колокольню - посмотреть, вычистили ли церковные карлики все колокола, не то
они плохо будут звонить завтра; потом надо в поле - посмотреть, смел ли
ветер пыль с травы и листьев. Самая же трудная работа еще впереди: надо
снять с неба и перечистить все звездочки. Я собираю их в свой передник, но
приходится ведь нумеровать каждую звездочку и каждую дырочку, где она
сидела, чтобы йотом разместить их все по местам, иначе они плохо будут
держаться и посыпятся с неба одно за другой!
- Послушайте-ка, вы, господин Оле-Лукойе! - сказал вдруг висевший на
стене старый портрет. - Я прадедушка Яльмара и очень вам признателен за то,
что вы рассказываете мальчику сказки; но вы не должны извращать его понятий.
Звезды нельзя снимать с неба и чистить. Звезды - такие же светила, как наша
Земля, тем- то они и хороши!
- Спасибо тебе, прадедушка! - отвечал Оле-Лукойе. - Спасибо! Ты - глава
фамилии, родоначальник, но я все-таки постарше тебя! Я старый язычник;
римляне и греки звали меня богом сновидений! Я имел и имею вход в знатнейшие
дома и знаю, как обходиться и с большими и с малыми! Можешь теперь
рассказывать сам!
И Оле-Лукойе ушел, взяв под мышку свой зонтик.
- Ну уж, нельзя и высказать своего мнения! - сказал старый портрет.
Тут Яльмар проснулся.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
- Добрый вечер! - сказал Оле-Лукойе.
Яльмар кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин портрет лицом к
стене, чтобы он опять не вмешался в разговор.
- А теперь ты расскажи мне сказки про пять зеленых горошин, родившихся
в одном стручке, про петушиную ногу, которая ухаживала за куриной ногой, и
про штопальную иглу, что воображала себя швейной иголкой.
- Ну, хорошенького понемножку! - сказал Оле-Лукойе. - Я лучше покажу
тебе кое- что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он
ни к кому не является больше одного раза в жизни. Когда же явится, берет
человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает только
две: одна так бесподобно хороша, что никто и представить себе не может, а
другая так ужасна, что... да нет, невозможно даже и сказать - как!
Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к окну и сказал:
- Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также
Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким рисуют его на картинках!
Кафтан на нем весь вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами
развевается черный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!
И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к
себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади;
но сначала всегда спрашивал:
- Какие у тебя отметки за поведение?
- Хорошие! - отвечали все.
- Покажи-ка! - говорил он.
Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие
отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудную сказку, а тех, у кого
были посредственные или плохие, - позади себя, и эти должны были слушать
страшную сказку.
Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не
могли - они сразу крепко прирастали к седлу.
- Но ведь Смерть - чудеснейший Оле-Лукойе! - сказал Яльмар. - И я
ничуть не боюсь его!
- Да и нечего бояться! - сказал Оле. - Смотри только, чтобы у тебя
всегда были хорошие отметки!
- Вот это поучительно! - пробормотал прадедушкин портрет. - Все-таки,
значит, не мешает иногда высказать свое мнение.
Он был очень доволен.
Вот тебе и вся история об Оле-Лукойе! А вечером пусть он сам расскажет
тебе еще что-нибудь.
Обожаю эту сказку.И Оле-Лукойе! ---------------------------------------------------------------------------
Перевод А.Ганзен
---------------------------------------------------------------------------
Никто на свете не знает столько сказок, сколько знает их Оле-Лукойе.
Вот мастер-то рассказывать!
Вечером, когда дети преспокойно сидят за столом или на своих
скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он тихо-тихо подымается по
лестнице; потом осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и
слегка прыснет детям в глаза сладким молоком. В руках у него маленькая
спринцовка, и молоко брызжет из нее тоненькой-тоненькой струйкой. Тогда веки
у детей начинают слипаться, и они уж не могут разглядеть Оле, а он
подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылки. Подует - и
головки у них сейчас отяжелеют. Это совсем не больно, - у Оле-Лукойе нет
ведь злого умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для этого их
непременно надо уложить в постель! Ну вот он и уложит их, а потом уж
начинает рассказывать сказки.
Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на постель. Одет он
чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета - он
отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону
повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками, который он
раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся чудеснейшие
сказки, а другой совсем простой, гладкий, который он развертывает над
нехорошими детьми; ну, они и спят всю ночь как чурбаны, и поутру
оказывается, что, они ровно ничего не видали во сне!
Послушаем же о том, как Оле-Лукойе навещал каждый вечер одного
маленького мальчика, Яльмара, и рассказывал ему сказки! Это будет целых семь
сказок, - в неделе ведь семь дней.
ПОНЕДЕЛЬНИК
- Ну вот, - сказал Оле-Лукойе, уложив Яльмара в постель, - теперь
украсим комнату!
И в один миг все комнатные цветы выросли, превратились в большие
деревья, которые протянули свои длинные ветви вдоль стен к самому потолку;
вся комната превратилась в чудеснейшую беседку. Ветви деревьев были усеяны
цветами; каждый цветок по красоте и запаху был лучше розы, а вкусом (если бы
только вы захотели его попробовать) слаще варенья; плоды же блестели, как
золотые. Еще на деревьях были пышки, которые чуть не лопались от изюмной
начинки. Просто чудо что такое! Вдруг поднялись ужасные стоны в ящике стола,
где лежали учебные принадлежности Яльмара.
- Что там такое? - сказал Оле-Лукойе, пошел и выдвинул ящик.
Оказалось, что это рвала и метала аспидная доска: в решение написанной
на ней задачи вкралась ошибка, и все вычисления готовы были распасться;
грифель скакал и прыгал на своей веревочке, точно собачка; он очень желал
помочь делу, да не мог. Громко стонала и тетрадь Яльмара; просто ужас брал,
слушая ее! На каждой ее странице в начале каждой строки стояли чудесные
большие и маленькие буквы, - это была пропись; возле же шли другие,
воображавшие, что держатся так же твердо Их писал сам Яльмар, и они,
казалось, спотыкались об линейки, на которых должны были бы стоять.
- Вот как надо держаться! - говорила пропись. - Вот так, с легким
наклоном вправо!
- Ах, мы бы и рады, - отвечали буквы Яльмара, - да не можем! Мы такие
плохонькие!
- Так вас надо немного подтянуть! - сказал Оле-Лукойе.
- Ай, нет, нет! - закричали они и выпрямились так, что любо было
глядеть.
- Ну, теперь нам не до сказок! - сказал Оле-Лукойе. - Будем-ка
упражняться! Раз- два! Раз-два!
И он довел буквы Яльмара до того, что они стояли ровно и бодро, как
любая пропись. Но когда Оле-Лукойе ушел и Яльмар утром проснулся, они
выглядели такими же жалкими, как прежде.
ВТОРНИК
Как только Яльмар улегся, Оле-Лукойе дотронулся своею волшебною
спринцовкой до мебели, и все вещи сейчас же начали болтать между собою; все,
кроме плевательницы; эта молчала и сердилась про себя на их суетность:
говорят только о себе да о себе и даже не подумают о той, что так скромно
стоит в углу и позволяет в себя плевать!
Над комодом висела большая картина в золоченой раме; на ней была
изображена красивая местность: высокие старые деревья, трава, цветы и
широкая река, убегавшая мимо чудных дворцов, за лес, в далекое море.
Оле-Лукойе дотронулся волшебною спринцовкой до картины, и нарисованные
на ней птицы запели, ветви деревьев зашевелились, а облака понеслись по
небу; видно было даже, как скользила по картине их тень.
Затем Оде приподнял Яльмара к раме, и мальчик стал ногами прямо в
высокую траву. Солнышко светило на него сквозь ветви деревьев, он добежал к
воде и уселся в лодочку, которая колыхалась у берега. Лодочка была выкрашена
красною и белою краской, паруса блестели, как серебряные, и шесть лебедей в
золотых коронах с сияющими голубыми звездами на головах повлекли лодочку
вдоль зеленых лесов, где деревья рассказывали о разбойниках и ведьмах, а
цветы - о прелестных маленьких эльфах и о том, что рассказывали им бабочки.
Чудеснейшие рыбы с серебристою и золотистою чешуей плыли за лодкой,
ныряли и плескали в воде хвостами; красные, голубые, большие и маленькие
птицы летели за Яльмаром двумя длинными вереницами; комары танцевали, а
майские жуки гудели "Бум! Бум!"; всем хотелось провожать Яльмара, и у
каждого была для него наготове сказка. Да, вот это было плаванье! Леса то
густели и темнели, то становились похожими на чудеснейшие сады, освещенные
солнцем и усеянные цветами. По берегам реки возвышались большие хрустальные
и мраморные дворцы; на балконах их стояли принцессы, и все это были знакомые
Яльмару девочки, с которыми он часто играл.
Они протягивали ему руки, и каждая держала в правой руке славного
обсахаренного пряничного поросенка, - такого редко купишь у торговки.
Яльмар, проплывая мимо, хватался за один конец пряника, принцесса крепко
держалась за другой, и пряник разламывался пополам; каждый получал свою
долю: Яльмар побольше, принцесса поменьше. У всех дворцов стояли на часах
маленькие принцы; они отдавали Яльмару честь золотыми саблями и осыпали его
изюмом и оловянными солдатиками, - вот что значит настоящие-то принцы!
Яльмар плыл через леса, через какие-то огромные залы и города...
Проплыл он и через тот город, где жила его старая няня, которая нянчила его,
когда он был еще малюткой, и очень любила своего питомца. И вот он увидал
ее; она кланялась, посылала ему рукою воздушные поцелуи и пела хорошенькую
песенку, которую сама сложила и прислала Яльмару:
Мой Яльмар, тебя вспоминаю
Почти каждый день, каждый час!
Сказать не могу, как желаю
Тебя увидеть вновь хоть раз!
Тебя ведь я в люльке качала,
Учила ходить, говорить
И в щечки и в лоб целовала,
Так как мне тебя не любить!
Люблю тебя, ангел ты мой дорогой!
Да будет вовеки господь бог с тобой!
И птички подпевали ей, цветы приплясывали, а старые ивы кивали, как
будто Оле-Лукойе и им рассказывал сказку.
СРЕДА
Ну и дождь лил! Яльмар слышал этот страшный шум даже во сне; когда же
Оле-Лукойе открыл окно, оказалось, что вода стояла вровень с подоконником.
Целое озеро! Зато к самому дому причалил великолепнейший корабль.
- Хочешь прокатиться, Яльмар? - спросил Оле. - Побываешь ночью в чужих
землях, а к утру - опять дома!
И вот Яльмар, разодетый по-праздничному, очутился на корабле. Погода
сейчас же прояснилась, и они поплыли по улицам, мимо церкви, - кругом было
одно сплошное огромное озеро. Наконец они уплыли так далеко, что земля
совсем скрылась из глаз. По поднебесью неслась стая аистов; они тоже
собрались в чужие теплые края и летели длинною вереницей, один за другим.
Они были в пути уже много-много дней, и один из них так устал, что крылья
почти отказывались ему служить. Он летел позади всех, потом отстал и начал
опускаться на своих распущенных крыльях все ниже и ниже, вот взмахнул ими
еще раза два, но... напрасно! Скоро он задел за мачту корабля, скользнул по
снастям и - бах! - упал прямо на палубу.
Юнга подхватил его и посадил в птичник к курам, уткам и индейкам.
Бедняга аист стоял и уныло озирался кругом.
- Ишь какой! - сказали куры.
А индейский петух надулся, как только мог, и спросил у аиста, кто он
таков; утки же пятились, подталкивая друг друга крыльями, и крякали:
"Дур-рак! Дур-рак!"
И аист рассказал им о жаркой Африке, о пирамидах и о страусах, которые
носятся по пустыне с быстротой диких лошадей, но утки ничего не поняли и
опять стали подталкивать одна другую:
- Ну не дурак ли он?
- Конечно, дурак! - сказал индейский петух и сердито забормотал. Аист
замолчал и стал думать о своей Африке.
- Какие у вас чудесные тонкие ноги! - сказал индейский петух. - Почем
аршин?
- Кряк! Кряк! Кряк! - закрякали смешливые утки, но аист как будто и не
слыхал.
- Могли бы и вы посмеяться с нами! - сказал аисту индейский петух. -
Очень забавно было сказано! Да куда, это, верно, слишком низменно для него!
Вообще нельзя сказать, чтобы он отличался понятливостью! Что ж, будем
забавлять себя сами!
И курицы кудахтали, утки крякали, и это их ужасно забавляло.
Но Яльмар подошел к птичнику, открыл дверцу, поманил аиста, и тот
выпрыгнул к нему на палубу, - он уже успел отдохнуть. И вот аист как будто
поклонился Яльмару в знак благодарности, взмахнул широкими крыльями и
полетел в теплые края. А курицы закудахтали, утки закрякали, индейский же
петух так надулся, что гребешок у него весь налился кровью.
- Завтра из вас сварят суп! - сказал Яльмар и проснулся опять в своей
маленькой кроватке.
Славное путешествие сделали они ночью с Оле-Лукойе!
ЧЕТВЕРГ
- Знаешь что? - сказал Оле-Лукойе. - Только не пугайся! Я сейчас покажу
тебе мышку! - И правда, в руке у него была прехорошенькая мышка. - Она
явилась пригласить тебя на свадьбу! Две мышки собираются сегодня ночью
вступить в брак. Живут они под полом в кладовой твоей матери. Чудесное
помещение, говорят!
- А как же я пролезу сквозь маленькую дырочку в полу? - спросил Яльмар.
- Уж положись на меня! - сказал Оле-Лукойе. - Ты у меня сделаешься
маленьким.
И он дотронулся до мальчика своею волшебною спринцовкой. Яльмар вдруг
стал уменьшаться, уменьшаться и наконец сделался величиною всего с пальчик.
- Теперь можно будет одолжить мундир у оловянного солдатика. Я думаю,
этот наряд будет вполне подходящими мундир ведь так красит, ты же идешь в
гости!
- Ну хорошо! - согласился Яльмар, переоделся и стал похож на
образцового оловянного солдатика.
- Не угодно ли вам сесть в наперсток вашей матушки? - сказала Яльмару
мышка. - Я буду иметь честь отвезти вас.
- Ах, неужели вы сами будете беспокоиться, фрекен! - сказал Яльмар, и
вот они поехали на мышиную свадьбу.
Проскользнув в дырочку, прогрызенную мышами в полу, они попали сначала
в длинный узкий коридор, здесь как раз только и можно было проехать в
наперстке. Коридор был ярко освещен гнилушками.
- Ведь чудный запах? - спросила мышка-возница. - Весь коридор смазан
салом! Что может быть лучше?
Наконец добрались и до самой залы, где праздновалась свадьба. Направо,
перешептываясь и пересмеиваясь между собой, стояли все мышки-дамы, а налево,
покручивая лапками усы, - мышки-кавалеры, а посередине, на выеденной корке
сыра, возвышались сами жених с невестой и страшно целовались на глазах у
всех. Что ж, они ведь были обручены и готовились вступить в брак.
А гости все прибывали да прибывали; мыши чуть не давили друг друга
насмерть, и вот счастливую парочку оттеснили к самым дверям, так что никому
больше нельзя было ни войти, ни выйти. Зала, как и коридор, вся была смазана
садом; другого угощенья и не было; а на десерт гостей обносили горошиной, на
которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена, то есть, конечно,
всего-навсего первые буквы. Диво, да и только!
Все мыши объявили, что свадьба была великолепная и что время проведено
очень приятно.
Яльмар поехал домой. Довелось ему побывать в знатном обществе, хоть и
пришлось порядком съежиться и облечься в мундир оловянного солдатика.
ПЯТНИЦА
- Просто не верится, сколько есть пожилых людей, которым страх как
хочется залучить меня к себе! - сказал Оле-Лукойе. - Особенно желают этого
те, кто сделал что-нибудь дурное. "Добренький, миленький Оле, - говорят они
мне, - мы просто не можем сомкнуть глаз, лежим без сна всю ночь напролет и
видим вокруг себя все свои дурные дела. Они, точно гадкие маленькие тролли,
сидят по краям постели и брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришел и
прогнал их. Мы бы с удовольствием заплатили тебе, Оле! - добавляют они с
глубоким вздохом. - Спокойной же ночи, Оле! Деньги на окне!" Да что мне
деньги! Я ни к кому не прихожу за деньги!
- Что будем делать сегодня ночью? - спросил Яльмар.
- Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на такой, как
вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета мальчиком и зовется
Германом, хочет повенчаться с куклой Бертой; кроме того, сегодня день
рождения куклы, и потому готовится много подарков!
- Знаю, знаю! - сказал Яльмар. - Как только куклам понадобится новое
платье, сестра сейчас празднует их рождение или свадьбу. Это уж было сто
раз!
- Да, а сегодня ночью будет сто первый и, значит, последний! Оттого и
готовится нечто необыкновенное. Взгляни-ка!
Яльмар взглянул на стол. Там стоял домик из картона; окна были
освещены, и все оловянные солдатики держали ружья на караул. Жених с
невестой задумчиво сидели на полу, прислонившись к ножке стола; да, им было
о чем задуматься! Оле-Лукойе, нарядившись в бабушкину черную юбку, обвенчал
их, и вот вся мебель запела на мотив марша забавную песенку, которую написал
карандаш:
Затянем песенку дружней,
Как ветер, пусть несется!
Хотя чета наша, ей-ей,
Ничем не отзовется.
Из лайки оба и торчат
На палках без движенья,
Зато роскошен их наряд -
Глазам на загляденье!
Итак, прославим песней их:
Ура, невеста и жених!
Затем молодые получили подарки, но отказались от всего съедобного: они
были сыты своей любовью.
- Что ж, поехать нам теперь на дачу или отправиться за границу? -
спросил молодой.
На совет пригласили опытную путешественницу ласточку и старую курицу,
которая уже пять раз была наседкой. Ласточка рассказала о теплых краях, где
зреют сочные, тяжелые виноградные кисти, где воздух так мягок, а горы
расцвечены такими красками, о каких здесь не имеют и понятия.
- Там нет зато нашей кудрявой капусты! - сказала курица. - Раз я со
всеми своими цыплятами провела лето в деревне; там была целая куча песку, в
котором мы могли рыться и копаться сколько угодно! Кроме того, нам был
открыт вход в огород с капустой! Ах, какая она была зеленая! Не знаю, что
может быть красивее!
- Да, ведь один кочан похож на другой как две капли воды! - сказала
ласточка. - К тому же здесь так часто бывает дурная погода.
- Ну, к этому можно привыкнуть! - сказала курица.
- А какой тут холод! Того и гляди замерзнешь! Ужасно холодно!
- То-то и хорошо для капусты! - сказала курица. - Да, наконец, и у нас
бывает тепло! Ведь четыре года тому назад лето стояло у нас целых пять
недель! Да какая жарища-то была! Все задыхались! Кстати сказать, у нас нет
тех ядовитых тварей, как у вас там! Нет и разбойников! Надо быть отщепенцем,
чтобы не находить нашу страну самою лучшею в мире! Такой недостоин и жить в
ней! - Тут курица заплакала. - Я ведь тоже путешествовала, как же! Целых
двенадцать миль проехала в бочонке! И никакого удовольствия нет в
путешествии!
- Да, курица - особа вполне достойная! - сказала кукла Берта, - Мне
тоже вовсе не нравится ездить по горам - то вверх, то вниз! Нет, мы переедем
на дачу в деревню, где есть песочная куча, и будем гулять в огороде с
капустой.
На том и порешили.
СУББОТА
- А сегодня будешь рассказывать? - спросил Яльмар, как только
Оле-Лукойе уложил его в постель.
- Сегодня некогда! - ответил Оле и раскрыл над мальчиком свой красивый
зонтик, - Погляди-ка вот на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми
деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и
кивали головами.
- Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! -
продолжал Оде, - Завтра ведь праздник, воскресенье! Мне надо пойти на
колокольню - посмотреть, вычистили ли церковные карлики все колокола, не то
они плохо будут звонить завтра; потом надо в поле - посмотреть, смел ли
ветер пыль с травы и листьев. Самая же трудная работа еще впереди: надо
снять с неба и перечистить все звездочки. Я собираю их в свой передник, но
приходится ведь нумеровать каждую звездочку и каждую дырочку, где она
сидела, чтобы йотом разместить их все по местам, иначе они плохо будут
держаться и посыпятся с неба одно за другой!
- Послушайте-ка, вы, господин Оле-Лукойе! - сказал вдруг висевший на
стене старый портрет. - Я прадедушка Яльмара и очень вам признателен за то,
что вы рассказываете мальчику сказки; но вы не должны извращать его понятий.
Звезды нельзя снимать с неба и чистить. Звезды - такие же светила, как наша
Земля, тем- то они и хороши!
- Спасибо тебе, прадедушка! - отвечал Оле-Лукойе. - Спасибо! Ты - глава
фамилии, родоначальник, но я все-таки постарше тебя! Я старый язычник;
римляне и греки звали меня богом сновидений! Я имел и имею вход в знатнейшие
дома и знаю, как обходиться и с большими и с малыми! Можешь теперь
рассказывать сам!
И Оле-Лукойе ушел, взяв под мышку свой зонтик.
- Ну уж, нельзя и высказать своего мнения! - сказал старый портрет.
Тут Яльмар проснулся.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
- Добрый вечер! - сказал Оле-Лукойе.
Яльмар кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин портрет лицом к
стене, чтобы он опять не вмешался в разговор.
- А теперь ты расскажи мне сказки про пять зеленых горошин, родившихся
в одном стручке, про петушиную ногу, которая ухаживала за куриной ногой, и
про штопальную иглу, что воображала себя швейной иголкой.
- Ну, хорошенького понемножку! - сказал Оле-Лукойе. - Я лучше покажу
тебе кое- что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он
ни к кому не является больше одного раза в жизни. Когда же явится, берет
человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает только
две: одна так бесподобно хороша, что никто и представить себе не может, а
другая так ужасна, что... да нет, невозможно даже и сказать - как!
Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к окну и сказал:
- Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также
Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким рисуют его на картинках!
Кафтан на нем весь вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами
развевается черный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!
И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к
себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади;
но сначала всегда спрашивал:
- Какие у тебя отметки за поведение?
- Хорошие! - отвечали все.
- Покажи-ка! - говорил он.
Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие
отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудную сказку, а тех, у кого
были посредственные или плохие, - позади себя, и эти должны были слушать
страшную сказку.
Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не
могли - они сразу крепко прирастали к седлу.
- Но ведь Смерть - чудеснейший Оле-Лукойе! - сказал Яльмар. - И я
ничуть не боюсь его!
- Да и нечего бояться! - сказал Оле. - Смотри только, чтобы у тебя
всегда были хорошие отметки!
- Вот это поучительно! - пробормотал прадедушкин портрет. - Все-таки,
значит, не мешает иногда высказать свое мнение.
Он был очень доволен.
Вот тебе и вся история об Оле-Лукойе! А вечером пусть он сам расскажет
тебе еще что-нибудь.
@темы: Сказки